Мы плаваем на поверхности, но мир уже утонул, тонет сейчас или
утонет скоро.
Наша Книга будет настоящим кафедральным собором,
строить который будут все, кто потерял себя.
Генри Миллер “Тропик Рака”
Любое искусство, любое творчество, как и вообще всякий продукт человеческой деятельности, всегда является неким зеркалом. Зеркалом, способным отражать не только личность автора, но и особенности его мировоззрения, системы отношений, социальной среды, способа существования, его эпохи, наконец.
Передо мной четыре номера “пятых” выпусков “Дарьяла” – четыре года творчества молодых. Что несет с собой это творчество, что отражает? Уже очевидно, что творчество молодых в нашей республике обретает четкие формы, начинает активно развиваться. Это заметно уже только по динамике, которую прошел “Дарьял-5” от своего первого выпуска в 1996 году по сегодняшний день. Я бы сказала, что “кривая качества” из года в год ползет вверх. Что ж, так держать!
Но речь, в общем-то, не об этом. Следуя установившейся за последние два-три года традиции подводить различные итоги – года, века, тысячелетия – я тоже попробую подвести своеобразный итог в виде собирательного портрета современной творческой молодежи, используя материал четырех номеров “Дарьяла-5”. Надо сказать, что это действительно молодежный журнал со всеми плюсами и минусами, присущими данному возрасту. Среди плюсов – новизна восприятия, неожиданность лексики и речевых приемов, интересные находки по форме организации материала в произведениях, среди минусов – часто оказываются поверхностность и недостаточная смысловая нагрузка произведений. Никто не станет спорить, что выпуски так называемого “взрослого” “Дарьяла” являют собой дань традициям осетинского творчества, это – образец цельности и зрелости, в то время как молодежь более космополитична. Это различие становится заметным уже только при сравнении содержаний журналов: полифония молодежных номеров с их “верлибрами”, “литературной учебой”, “миром вокруг нас”, “сетевыми странниками” opnrhbnqrnhr классической выдержанности “взрослых” рубрик – “Из золотого фонда”, “Традиции и современность”, “Наука и культура”, “Экология и общество” и др. В общем-то, молодежи и положено искать новые пути, кроме того – в этом героическом деле ей разрешено ошибаться. Этими преимуществами мы активно пользуемся. Итак, что это за пути, и что за ошибки?
Молодая литература в основном держится в русле экспрессионистских течений ХХ века. Это предполагает несколько преувеличенное внимание к внутреннему миру, подчеркнутую субъективность оценок, мыслей, переживаний. На сегодняшний день ведущей ценностью новой молодежной культуры является индивидуализм, оригинальность самовыражения, “свой стиль”. Положительные стороны этого явления неоспоримы – всегда хорошо, когда автор узнаваем по почерку. А вот минусы погони за стилем, на мой взгляд, состоят в том, что многие произведения оказываются недостаточно нагружены смыслом и им не хватает эмоциональности (известно, что эмоциональность – необходимая составляющая полноценного художественного образа), поэтому они кажутся несколько надуманными. Такой формализм в искусстве, когда оно понимается в основном как прием, прием оригинальный, даже шокирующий, но ни на что не направленный, может быть интересен в первые минуты восприятия. Дальше встает естественный вопрос: “Прием для чего?”. Или он был самоцелью автора? Или автор просто исследует себя, свои возможности, вынося результаты этого процесса на суд читателя? А может быть, он просто красуется перед читателем, как бы говоря ему: “Посмотри, мой стиль еще изощренней, я мыслю неординарно, не избито!”? Как бы там ни было, но литературное экспериментирование, проба “приемчиков” без достаточного переживания всего этого – довольно распространенное увлечение молодых писателей. На мой взгляд, блестящей иллюстрацией здесь может быть “Арктическая лихорадка” Сослана Мамсурова – бессюжетная совокупность блестящих фраз, разношерстных глав, “выбивающих” названий. Автор сам описал внутренний процесс, приводящий его к созданию произведений такого рода: “Идиотизм восприятия сводится к успеваемости сознания. Ты слышишь слова и пропускаешь их сквозь собственный катализатор”. И вот, когда сознание достаточно успешно “успевает и катализирует”, рождается нечто вроде: “Всегда бывают. Всегда в подлунном мире бывают. Что сделал бы, если природа сохнет. За каменными стенами растет только точно, не мешая друг другу растворять совсем необходимые летом.
Третий раз мне ставят двойку”…
В связи с приведенным отрывком невозможно не упомянуть о другом любимом коньке в молодежной прозе – бессюжетности. Хотя явление это qjnpee мирового масштаба, новым его можно считать только относительно. Теодор В. Адорно, размышляя о состоянии современного романа, говорил о “кризисе вещественности в литературе” еще в 1969 году: “Тот, кто сегодня погрузился бы в вещественно-наглядное изображение и попытался бы воздействовать на читателя полнотой и пластичностью раболепно воспринятого окружающего мира…был бы повинен во лжи, будто он предается этому с любовью, предполагающей, что мир полон смысла, и вынужден был бы прибегнуть к пошло-условным приемам в духе областнического искусства”.* (*Теодор В. Адорно. Позиция повествователя в современном романе. Пер. с нем.//Мысль: Философия в преддверии ХХ1 столетия: сб. статей. – СПб, 1997. С.173). Таким образом, наших авторов нельзя упрекнуть во лжи – это естественная ассимиляция современных течений и мирового опыта. Поэтому традиционное, реальное (в данном случае – сюжетное описание “раболепно воспринятого окружающего мира”) для них граничит с пошлость и обыденностью. Руслан Бекуров даже говорит об этом в одном из своих произведений честно и даже с некоторым самолюбованием: “Предположим, сейчас я пытаюсь написать книжку, и я заранее знаю, что о ней будут говорить гадости. Ни сюжета, ни идей, ничего – так любой может. Нет, так могу только я. Написать книжку может любой (даже у Пушкина получалось), а без сюжета могу только я”. Действительно, может. А получается это во многом за счет того, что в бессюжетном субъективистском романе автору не очень-то нужно что-то придумывать. От него требуется умение хорошо рефлексировать, следовать за потоком внутреннего самосознания, чувств, ассоциаций и талант укладывать их в оригинальную художественную форму. Тот же Бекуров делится с читателем по поводу стиля своего повествования: “Ты скажешь, что читать этот хаос невозможно, а я скажу, что беспорядок этот и есть порядок моего существования”. Да, читатель. Ты можешь принимать, а можешь отвергать хаос авторского изложения, можешь использовать опыт автора как фон, на котором разворачивается твоя собственная внутренняя жизнь, можешь просто следовать за автором. В общем, читатель, ты свободен. К тому же реальность интересует нас лишь постольку, поскольку она преломляется в индивидуальном сознании, моем, авторском, и твоем, читательском. “Лозунг нового поколения – каждому своя планета” – так выразил эту идею С. Мамсуров. Итак, основной фокус внимания молодых писателей -внутренняя реальность (“…где-то на краю сознания происходят всякие интересные вещи, а мы их не видим” – С.М.), а основная форма передачи такого рода информации – бессюжетное повествование. Оно может быть в виде потока сознания, где духовный мир текуч, где мысль только отталкивается от факта, а в акте мышления участвует весь опыт человека. Hkh же это “дневниковый стиль” (“Это я убил ди-джея” Р. Бекурова, “Тяжелый случай” С. Мамсурова, “Скорбящая осень” Сергея Есенова и др.) – подборка художественных и “документальных” литературных зарисовок, не связанных сюжетно, но объединенных в некий цикл под общим названием. Кстати, при таком раскладе название является чуть ли не самым главным элементом содержания, так как объединяя разнородные элементы текста, название является выразителем их основной идеи, мысли, или, что случается гораздо чаще, выразителем отсутствия какой-либо идеи вообще.
В продолжение темы невозможно не вспомнить о верлибрах – настоящем
украшении молодежного “Дарьяла”. Верлибры – своеобразный поэтический
импрессионизм, одномоментное схватывание внутренней и внешней
реальности в их переплетении, соприкосновении, что в каждый момент
рождает новые метафоры. Авторы верлибров – Виктория Мамонова,
Анастасия Лобанова, Зарина Плиева также увлечены экспериментированием с формой (однако не в ущерб смыслу!), также стремятся зафиксировать
текучесть духовного мира. Лирический герой здесь изысканный эстет: у
З. Плиевой – самодостаточный и очень абстрактный, у А. Лобановой –
он более ощутим, эгоцентричен, морален; у В. Мамоновой –
трансцендентный, не чувствующий границ между собой и реальностью, с
“многоэтажной душой”, странный, блаженный… Художественность в этих
произведениях все-таки одерживает верх над психологизмом, может быть,
поэтому они так свежи. Их особенность – в парадоксальных метафорах,
соединение в одном образе явлений, далеко отстоящих друг от друга и
через это – раскрытие неизвестных сторон и отношений реальности.
Я Мертвое Красное море…
Меня в этой жизни нет.
Я соленое на вкус и липкое на ощупь.
Я испаряюсь от взглядов.
Во мне ширятся плантации кораллов.
Они вытесняют из меня воздух
И разум.
(А. Лобанова)
Кстати, парадоксальная метафоричность, правда, несколько другого рода, более ироничная, резкая, гротесковая, типична для творчества Сергея Есенова. Он “прикалывается” над реальностью, умело искажает ее и таким образом исследует. Так наши авторы не дают умереть сюрреализму в литературном творчестве. По аналогии с живописью, сюр в литературе соединяет несоединимое, сближает несопоставимое, поэтому художественные тексты являют собой сложные конструкции, подобные сну. Обыденность опять же скучна, а философствовать можно и из этой позиции.
Еще одно порождение уходящего века воплотилось и даже укоренилось в творчестве молодых. Это философия экзистенционализма. Эгоцентрическая замкнутость человека на собственной личности, абсурдность всего происходящего, одиночество оказываются общей близкой и прочувствованной темой. Наиболее самобытно, на мой взгляд, она выражается в творчестве Залины Хадиковой.
Две пьесы. Две драмы. “Дела идут все хуже” – унифицированная история из жизни “золотой молодежи”, с вполне реальным сюжетом и довольно точным попаданием в лексическом плане. Несмотря на это, вы чувствуете, что эта реальность абсурдна – ибо она ведет к смерти. Вы понимаете, что общение друзей-наркоманов – это общение двух замкнутых, зацикленных на себе личностей, коммуницирующих очень поверхностно, косвенно, не нашедших смысла, боящихся ответственности, уходящих в кайф. “Это только иллюзия” – говорят они и…теряют сознание. Если в пьесе “Дела идут все хуже” замысел автора выражается только средствами диалога, то “Трамвай забвения” требует еще и семиотического анализа. Так, центральной фигурой этого “действа” оказывается Гробовщик (Ланселот), появляющийся после семи сцен абсолютно абсурдного взаимодействия героев. Гробовщик – это Смерть (Ланселот умирает в седьмой сцене и появляется в виде Гробовщика в восьмой), хотя персонаж благороден – не зря у него рыцарское имя! В финале пьесы они идут вместе: Мария – за яблоками (согласно интерпретации Юнга, яблоко, съеденное Адамом и Евой, выступает в качестве символа жизни), Ланселот-Гробовщик – за хлебом (символ духовной и физической пищи). Такая вот модель реальности, такая вот концепция человеческой обреченности, уложенная кратко и лаконично в рамки художественного произведения.
Из философской основы произведений во многом проистекает и их эмоциональная окраска. А какие переживания может вызвать осознание заброшенности (“Но для космического порядка это не имело ровно никакого значения” – С.М.), отсутствия родства с природой и обществом (“…остальной мир для меня – чепуха” – Р. Б.) и смысла? Наши авторы часто ироничны и циничны, мало любят, мало радуются, испытывают ностальгию по детству – простому и понятному, в отличие от взрослой жизни, в связи с чем много размышляют об уходящем времени. Вообще, тема времени одна из самых болезненных в творчестве молодых, возможно, это проявления “комплекса уходящего детства”, как выразился Р. Бекуров; в любом случае, она заслуживает отдельного разговора.
Итак, “творчество молодых” вполне оправдывает свой статус – это творчество ищущего поколения, уже не детское, но еще не вполне зрелое, осознающее эту срединность своего положения, его неопределенность и jphghqmnqr|. Это – литература, вобравшая в себя новейшие тенденции уходящего века. Это творчество, являющееся скорее орудием осознания себя, чем самоцелью.
