Перевод Ф. Гатуевой
На отлете села стояла мельница Кавдына Долойти. Несмотря на то что в селе мельниц было много, люди все – таки предпочитали свой урожай возить к Кавдыну: там зерно не крали, там работу выполняли в срок и за помол брали умеренную плату.
Кавдын засел на мельнице, когда ему было двадцать пять лет. С тех пор он перестал ходить на танцы, не посещал нихас — держал себя так, будто дал обет никого из людей не видеть. После работы, когда поблизости никого не было, выйдет Кавдын — свесив голову, руки за спину— и взад-вперед по берегу бродит. Или в лунную ночь сядет на бревно у входа на мельницу и сидит часами не двигаясь. И если даже заговорят с ним о чем-нибудь постороннем, отвернется Кавдын и молчит.
Что сделалось с Кавдыном? В каком горе тает его мозг, от каких дум горит его сердце?
Пятнадцать лет назад Кавдын был красивым парнем, считался на селе одним из лучших танцоров. Полный силы, верный осетинским обычаям, не знал он усталости в работе, всегда первым скакал по тревоге.
Пятнадцать лет назад, в светлый день Уацилла1 (1 Уацилла – мифическое божество грозы и хлебных злаков), на поляне за селом устроили танцы. И вот девушка, шедшая с Кавдыном в паре, неожиданно вырвала свою руку из-под локтя Кавдына и, не оглядываясь, быстро, через весь танцевальный круг, побежала в село. Те, кто заметил это, удивились.
— Может быть, ты что-нибудь сказал ей? Может быть, не так тронул ее? — спросил Кавдына приятель.
Кавдын сердито ответил:
— Зачем спрашиваешь? Таким бесстыдным меня ведь ты никогда не знал.
На другой день с утра прошли по селу слухи: вчера, после полуночи, Долойти Кавдын ходил проведать табун. Когда он возвращался обратно, то из-за стога вдруг выскочили сыновья Анкала Цорати и бросились на Кавдына. Кавдын за оружие не успел схватиться.
— Что вы задумали, Цорати!.. Что я вам сделал? — спокойно спросил их Кавдын.
Цорати ничего не ответили.
— Свалить его надо! — крикнул старший из братьев.
Долго боролся Кавдын, но четыре брата оказались сильнее — свалили.
— Держите его теперь крепко,— приказал старший брат Годах. Увидев в Годаховой руке обнаженный кинжал, Кавдын замотал головой, но младший Цорати придержал его, а Годах отсек кинжалом левое ухо Кавдына…
— Большие беды будут,—говорили в селе.—Кавдын это так не оставит.
Но Кавдын, вместо того чтобы смыть позор, засел на мельнице. — Для виду притих,— говорили одни.
— Жестоко отомстит Кавдын за свою кровь,— утверждали другие. В селе со дня на день ждали: придет беда!
Но шли дни за днями, шли месяцы, годы,— казалось, что у Кавдына и мысли не было мстить.
Тогда начали заглядывать к нему на мельницу прежние друзья, спрашивали:
— Смерть лучше позорной жизни. Почему ты не мстишь за свою кровь?
Кавдын рад был друзьям, но про мщение не позволял говорить. И друзья махнули на него. Ходили к нему его сестры и старая мать, укоряли:
— Смеются люди, говорят: “Пропал Кавдын, сел на место позора”. Нам из дверей высунуться нельзя… Почему ты ничего не сделаешь, чтобы имя свое очистить?..
На шестнадцатом году, в дни сенокоса, кто-то из сельчан увидел в одно прекрасное утро: Кавдын на арбе, в арбе — коса и вилы. — Куда двинулся этот меченый? — улыбались все. — В мельнице сидеть не по сердцу! На полевую работу переходит вроде…
Поднимается солнце. Лучи его плетут свою паутину от холма к холму, от дерева к дереву. Слышна где-то песня… Как не петь, как не радоваться! Но вдруг раздается крик:
— Эй, Батраз, сын Годаха! Иди сюда! Должны мы друг другу! Иди, посчитаемся!
В стороне от дороги, в тени дерева, стоит запряженная арба. Лошадь, вытягивая шею, пощипывает росистую траву. В арбе лежат коса и вилы. Рядом с арбой, на холмике, сорокалетний мужчина — войлочная шляпа приподнята, открывая шрам вместо уха, на поясе кинжал, на правом плече винтовка, во рту трубка — и по временам пускает густые клубы дыма.
Никто ему не ответил. Тогда он вынул трубку изо рта, опять крикнул:
— Эй, Батраз, сын героя Годаха! Я тебе кричу! Наши долги посчитать надо! Иди сюда!
Долго ответа не было, по потом услышал кричавший:
— Что делаешь, Кавдын? Зачем беду ищешь? Лучше бы оставил задуманное.
Это у стога говорил двадцатилетний Батраз. Длинными вилами он бросал сено десятилетнему брату.
— Сын Годаха!—крикнул опять Кавдын.—Я сюда с тобой не разговаривать пришел!.. Если есть у тебя хоть немного отцовской крови, иди, не то я сам к тебе приду.
Батраз пошел к Кавдыну.
— Иду, Кавдын, но, кроме кинжала, у меня ничего нет.
— Иди! Я тоже кинжалом драться буду!
Поднялся на холм Кавдын и бросил винтовку наземь.
Батраз приближается, Кавдын идет ему навстречу. Тихо подходит, говорит тихо:
— Пятнадцать лет была у меня на сердце одна радость: ты таким красивым, сильным и храбрым рос. Ничтожного человека к чему убивать?.. Этим свою месть не освободил бы. Пятнадцать лет я ждал, пока ты вырастешь… Теперь подошло это время…
Они обнажили кинжалы…
Батраз понимал, что он вышел на смертный бой, и жизнь свою дешево отдавать не хотел. Кавдын же таил в сердце погибшую жизнь. Перед глазами вставал его старый враг — Годах.
Недолго тянулся бой. Враги вместе ударили. Батраз целился в живот, но кинжал упал и воткнулся в землю. Кавдын так рассек Батразу правую руку, что она повисла.
— Потихоньку убиваю тебя, Батраз,— сказал Кавдын.
Едва лишь Батраз схватил кинжал левой рукой—по левой руке получил удар. Она тоже повисла. Юношеская сила и ловкость не пропали еще у Кавдына. Он махнул кинжалом над левой скулой Батраза — ухо упало на зеленую траву.
Тогда застонал Батраз. Вновь стиснул он правой рукой кинжал, но уже ослаб — чуть царапнул только Кавдына.
Кавдын кольнул — острие кинжала выскочило из спины Батраза. Упал Батраз, перевернулся в глубокой нескошенной траве,— и Кавдын отсек голову юноши и положил ее на его грудь.
Точно от рубки леса устал,—отдохнуть решил Кавдын: присел на холмик, набил трубку, закурил. Дым выпускает и о своей жизни думает. Дни — с тех пор как себя помнит — словно листья перед ним кружатся. Поздно вставал, когда маленький был… Солнце уже высоко взойдет… Выходил, протирая глаза… “Умойся, я дам тебе теплого молока”,— скажет, бывало, мать. В теплое молоко кукурузный чурек накрошит. Как тогда вкусно казалось… Вдруг детские голоса доносятся — бежишь на улицу, оставив чашку.
Как хороши были “праздники урожая”. Обходят дома молодые ребята, собирают в мешки подношения хозяев, несут в поле, пируют там. Как будто большие, по старшинству рассаживались. Тосты говорили. Песни пели.
Когда подрос, на работу начал бегать. “Кавдын сильный мальчик”. Как приятно слышать было.
Курит, дым пускает Кавдын. О пройденных шагах жизни думает. Или в ночном… Боролся с товарищами… Никогда внизу не был. Ни одного мальчика не оставил непобежденным… Веселое время… А на танцах… Любили девушки с ним танцевать. На его предложение ни одна девушка не ответила бы отказом.
Задумался Кавдын — все вспомнил. Танцы… Всхрапыванье лошадей… Музыка… Девушка Цорати… Отрезанное ухо…
Посмотрел Кавдын на убитого.
— Это что такое? Где я? — спросил он и точно проснулся, протер глаза.
— Пятнадцать лет, лучшие дни жизни похоронил я!.. Пятнадцать лет мечтал, жаждал этого дня… Что же теперь я буду делать? Нужна ли кому-нибудь моя жизнь?
Как красивы, как радостны бывают наши горские поля после сенокоса! У каждого человека легко становится на сердце. Но почему это кто-то плачет?
Маленький мальчик плачет — горюет. Смотрит на убитого брата, смотрит на убийцу, топчется на верхушке стога.
Если было б оружие, если б в руках сила была! Спрыгнул бы, изрубил бы на куски убийцу брата.
Но знает, что мал он; знает, что сил не хватит.
— Эй, мальчик, слазь, иди сюда! — позвал Кавдын. “Теперь меня убьет”,-— подумал мальчик, крепко прижался к стогу, громче зарыдал.
Кавдын понял, что мальчик испугался.
— Нет, мальчик, иди сюда. Не бойся, ничего тебе не сделаю. Мальчик не верил Кавдыну. И Кавдын поднял винтовку:
— Иди по-хорошему — ничего не сделаю. Если не придешь — я тебя из винтовки пристрелю.
Мальчик медленно сошел со стога и пошел к Кавдыну, иногда останавливаясь в нерешительности.
— Иди, иди! Не бойся, я тебе говорю,— подбодрял Кавдын мягко и ласково.
Но мальчик, увидев близко тело брата, опять заплакал.
Кавдын подошел к нему:
— Мальчик, перестань плакать. Ведь твой отец — Годах—сильный был человек, а ты его сын… Зачем ты, как девушка, плачешь?.. Я убил твоего брата… Возьми винтовку и бей в меня.
Мальчик не верил Кавдыну, плакал громче.
Кавдын взмахнул винтовкой и сказал:
— Умеешь стрелять из винтовки?.. Тогда я научу тебя… Никогда не стрелял? Надо так… Вот я зарядил ее… Теперь, если этот железный хвостик потянешь к себе, винтовка выстрелит.
Кавдын прикладом протянул винтовку мальчику.
— Держи… Приклад поставь на правое плечо, а дуло — мне в грудь, и выстрели.
Мальчик стоял смирно, не брал винтовку, не верил Кавдыну. — Стыдись! Твой отец Годах в твои годы на охоту ходил, а ты из винтовки стрелять не умеешь.
В глазах у мальчика сверкнули искры. Секунду он постоял, как бы готовясь к прыжку, потом быстро схватил тяжелую винтовку, словно в ней не было веса, и спустил курок.
Один раз мотнул руками Кавдын и упал навзничь.
Испугавшись выстрела, птицы перепорхнули на дальние деревья. Каркая, низко-низко над убитыми полетели вороны и присели на холмик — посмотреть, не обманывают ли мертвые, не шевельнутся ли…
* “Современник”. Москва. 1971
