Перевод Д. Туаева и Б. Ковынева
Надзиратель реального училища Батырбек был от природы человеком общительным и компанейским. А так как на свете всегда найдутся бедняки, у которых нет крыши над головой, то у него постоянно кто- нибудь жил. Но прокормить всех своих постояльцев Батырбек не мог. Он сам получал слишком маленькое жалованье: всего шестьдесят рублей в месяц. Но что поделаешь! Чем богаты, тем и рады! Сейчас у Батырбека никого не было, и он скучал.
В это воскресное утро Батырбек проснулся поздно. Сегодня он совершенно свободен. На службу идти не надо. Куда спешить? Он неторопливо встал. Умылся. Надел рубашку. Пристегнул накрахмаленный воротничок и начал завязывать галстук.
Вдруг! Тук… тук… тук…
В дверь постучали.
— Кто там? Войдите!
Перед Батырбеком стоял невысокий, лет тридцати человек с черными усами. В одной руке он держал чемодан, в другой — туго перетянутые ремешком постельные принадлежности.
Гость окинул комнату своими черными выразительными глазами. Молча поставил чемодан в угол и положил на него постель:
— Ну вот. Теперь можно и поздороваться. Доброе утро, Батырбек! — Здравствуй, Коста! Живи богато! Откуда идешь? — Прямо из того места, откуда ушел.
— А все-таки?
— Тебе же известно, где я жил до сих пор.
— Известно. А почему ты ушел оттуда?
— Почему! Неужели ты не знаешь?
Гость присел на искалеченный венский стул, у которого было всего лишь три ноги. Что сталось с четвертой ножкой, Батырбек и сам не знал. Скажем кстати, что н другие два стула, стоявшие в этой комнате, были не менее престарелыми инвалидами. У одного продавалось сиденье, у другого отвалилась спинка.
Отсутствующую ножку стула гость заменил собственными двумя ногами. Он крепко уперся в пол и таким образом удерживал равновесие.
— Ты спрашиваешь, почему я ушел? Потому что устал от своих хозяев! — сказал гость. — Пристали: “Дан денег, дай денег”. А деньги — как раз то, чего у меня нет. В последнее время я совсем обезденежел.
— Значит, все дело в хозяевах?
— Да! То ли я им надоел, то ли они мне опостылели — в общем, не сошлись, как говорится, характерами. Они требуют, чтобы я платил за квартиру, а мне платить нечем. Эх, завари-ка лучше чай, Батырбек, да покрепче. И хорошо, если у тебя найдется немного хлеба. Со вчерашнего дня ничего не ел.
Батырбек умел быстро и ловко повязывать галстук. Но сейчас он был взволнован и никак не мог сладить с ним. Руки не слушались своего хозяина.
Да и как не волноваться! У него в гостях Коста! Знаменитый Коста Хетагуров — поэт и художник! Он будет читать стихи, писать картины… Теперь Батырбеку есть с кем поговорить, с кем отвести душу. Конец его одиночеству.
Он завязал галстук и сказал:
— Хорошо, что пришел! Вот тебе комната. Живи в ней сколько хочешь. А я сейчас заварю чай.
На столе напевал свою веселую песенку небольшой самовар. Пар подымался колечками к потолку и синеватыми струйками расплывался по комнате. Батырбек придвинул стакан к самовару и только что собрался повернуть кран, как в дверь постучали.
— Войдите! — сказал Коста.
Дверь медленно отворилась, и в комнату вошел черноволосый, чисто выбритый, с тонкими усиками человек. На вид ему было лет двадцать семь. В одной руке он держал корзину, в другой — связку с постельными принадлежностями. Новый гость поставил вещи посредине комнаты, снял шапку и, вынув из кармана носовой платок, вытер лицо.
— Фу! Устал! Извините за непрошеное вторжение! — сказал он. — Доброе утро, друзья! С Курокой слободки и без вещей сюда нелегко идти, а я с вещами. Извозчик сорок копеек запросил. У меня же в кармане четвертак. Я вам не помешал? Ты, Коста, в гости или по делу сюда пришел?
— По такому же делу, по какому и ты с Курской слободки топал, — ответил Коста.
Он знал этого человека и дружил с ним. Его брат — редактор областной газеты — получает большое жалованье… Богач! Почему же вид у пришельца такой несчастный?
— Что у тебя случилось, друг? — участливо спросил Хетагуров. — Почему ты тащился сюда с Курской слободки пешком, да еще с вещами? — Я поссорился с братом, — объяснил гость. — Он стад невыносим! Занимает высокое положение. Богат. Ни с кем и ни с чем не хочет считаться. Разругались мы… и вот… я ушёл… Выгнал он меня! — Не горюй, друг, — утешал его Коста. — Живи с нами. Теперь мы товарищи по несчастью. Голодать втроем легче, чем одному! Но злополучного изгнанника не легко было утешить.
— Дармоедом меня назвал! — продолжал он. — Но м я наговорил ему дерзостей… Сказал ему, чего он стоит, Долго он не забудет мои слова! Ну а ты, Коста, как живешь? Каким ветром занесло тебя сюда? Я полагал что вас будет только двое: Батырбек да я. Думал, проживем как-нибудь… А теперь…
Батырбек улыбнулся:
— Не беспокойтесь, Иван Абрамович. Там, где живут двое, может прожить и третий.
Иван Вертенов — так звали брата редактора — снял пальто, бросил его на узел с постелью, а сам сел на корзину.
— Фу! — тяжело вздоходул он и снова вытер платком лицо. — До чего же я устал! Налейте-ка и мне стаканчик. Давно я не пил чаю! Голова этого горемыки вечно была полна всевозможных планов и далеко идущих замыслов. Природа наделила его всеми качествами артиста. Он легко перевоплощался в любой образ и мог изобразить кого угодно. А когда своим мягким бархатным барвстоном Вертепов исполнял какую-нибудь песню, то многие знатоки говорили ему, что он мог бы сделать карьеру даже в Италии. Но или судьба | была у него несчастливая, или лицом человек не удался — только к театру его даже близко не подпускали.
Однако Иван Абрамович не унывал.
— Погодите! — грозился он. — Придет и мое время? Мы еще будем пить с вами вино и закусывать шашлыками!
Питаясь надеждами на будущее, он в действительности редко бывал сытым.
Батырбек встал из-за стола и, что-то обдумывая, начал прохаживаться из угла в угол.
Вдруг он остановился и сказал:
— Ну вот. Собрались в этой комнате четверо из величайших людей мара.
Собеседники с удивлением посмотрели на него.
— Да, считайте, что нас четверо, — сказал Батыр-бек. — Великий поэт и художник Коста, великий артист Вертепов, великий бездомный интеллигент Тушманов и великий надзиратель реального училища Батырбек Кадиев. Вы же понимаете, что, очутившись в таком избранном обществе, Кадиев тоже стал великим. .
— Ну, это-то мы понимаем. Но только нас ведь трое. Где же четвертый великий?
— Скоро будет! Вчера Тушманов сказал мне, что он опять без квартары. Я, конечно, обрадовался… Не люблю жить один. А теперь все получилось еще лучше: нас четверо!
Пока друзья пили чай, появился и Тушманов. В руке подушка, завернутая в одеяло и перевязанная веревкой.
— Опоздал! — сказал Батырбек. — Все лучшие углы заняты. Нельзя сказать, чтобы Тушманову было приятно увидеть здесь так много людей, хотя все они и были его друзьями. Идя сюда, он надеялся, что в трудную минуту сможет перехватить немного денег у Батырбека. Теперь даже эти надежды рухнули. Столько безработных! Каждый захочет занять у хозяина рубль-другой, а разве хватит на всех!
Так подумал Тушманов, но вслух он произнес:
— Мне вое равно. Я ведь ненадолго. Не сегодня-завтра мои дела поправятся, и тогда — прощайте! Батырбек словно угадал его мысли. — Вот вам комната — сказал он, наливая чай в стаканы, — живите в ней сколько хотите, но еду доставайте сами. Моего жалованья мне и самому не хватает. Самовар. у нас есть. Кастрюли и стаканы есть. Тарелок я ложек маловато, но это пустяки. Вон там стоит бочка для воды. Боду будем носить по очереди…
В эту минуту с Осетинской слободки донесся церковный звон. Было время обедни.
Батырбек прислушался:
— Слышите? У нас есть даже и музыка. Если хотите, чтобы она звучала погромче, — откройте окна.
Гости перестали быть гостями. Они прочно обосновались в квартире друга.
Когда один из них уходил в город, то обычно обнадеживал остальных словами:
— Не горюйте, друзья! У меня уже кое-что наклевывается. Вот устрою свои дела, тогда мы с вами заживем! Ого, как заживем! Но время было трудное. Надежды оставались надеждами, а дела друзей шли все хуже и хуже.
Коста писал картины, но их редко кто покупал. Если ему и удавалось продать свою работу, то вырученных денег едва хватало на один день.
Оптимистичнее других был настроен Вертепов. Он мечтал собрать украинскую труппу под названием “Гайдамаки”. Позднее это ему действительно удалось. “Гайдамаки” Вертепова прославились на всю Россию. Ну, а пока это были только красивые планы, от которых кружилась голова, но денег в кармане не прибавлялось. Он ждал, чтобы кто-нибудь из товарищей раздобыл рубль-другой и поделился с ним скудным обедом. Но и у его друзей положение было не лучше. На Коста мало надежды. На Тушманова же вообще никакой надежды не было. Он тоже что-то замышлял. На что-то надеялся… Но его воздушные замки таяли, как весенний снег. Единственная надежда была на Батырбека. Три голодных постояльца обычно ждали его прихода, как ждут птенцы в гнезде прилет матери.
Хотя вначале он и предупредил своих гостей, чтобы еду они доставали сами, но па самом деле это были только грозные слова. Щедрый и добрый, как всегда, Батырбек не мог оставаться равнодушным к несчастью друзей и тратил на них все свое жалованье. Но его шестидесяти рублей хватало ненадолго.
Гости тоже делали все, что могли, а могли они только одно: сбывать на толкучке свои последние вещи. Настало и такое время, когда ни у кого уже не осталось ни второй сорочки, ни запасных брюк. Нечего было продать, и есть было нечего.
Что делать?
Лица друзей побледнели. Щеки ввалились. Чтобы никто не узнал об их злосчастной доле, они старались не выходить из квартиры. А если кому и приходилось выйти, то шел он, высоко подняв голову и беспечно ковыряя спичкой в зубах, чтобы каждый, кто встретит его, подумал: “Вот сразу видно, что этот человек сытно пообедал”. Первым спичкой в зубах стал ковырять Коста. Он и .другим посоветовал.
— Если мы будем вести себя как сытые люди, — пояснил свою мысль поэт, — то хозяйке и в голову не придет, что ее жильцы нищие. Эти соображения были вполне резонны. Батырбек уже за целый месяц задолжал деньги за квартиру, но хозяйка не беспокоила его напоминаниями.
Если бы она знала, что у Батырбека нет денег, то не постеснялась бы выставить его за дверь. Будьте уверены!
Совсем недавно один из ее жильцов задолжал ей какие-то пустяки. Ну задолжал. Большое дело! Придет время — расплатится! Все бы обошлось благополучно. Но хозяйка прослышала, что у жильца денежные затруднения, н потребовала, чтобы он немедленно освободил комнату.
Владелица дома Петухова, по прозвищу “Петушиха”, жила в конце коридора совершенно одна, если не считать. кота.
Соседи знали, что она втихомолку занимается ростовщичеством и очень богата.
Со своими жильцами Петушиха никогда не заговаривала и даже близко их к себе не подпускала, кроме, разумеется, тех случаев, когда они приносили ей деньги за квартиру.
Для разговоров же у нее был жирный, выхоленный кот. Петушиха очень любила его, и если ей хотелось поговорить, то она с ним отводила душу.
Постояльцы лежали, каждый в своей постели. Ведь. когда лежишь, не так сильно чувствуется голод.
Дверь скрипнула. Это Батырбек вернулся со службы..
Обычно он хоть что-нибудь да приносил с собой поесть. Друзья приподняли головы и устремили на него голодные взоры. Но, увы! Напрасно они с таким нетерпением ждали гостеприимного хозяина. На этот раз Батырбек ничего не принес. По его лицу было видно, что он и сам голоден.
Ни слова не сказали друзья Батырбеку. Батырбек тоже не сказал своим друзьям ни слова. Что говорить? Зачем говорить? Все понятно. В полном молчании снял Батырбек пиджак и ботинки и тоже прилег на кровать.
— Эх, ч-черт! Ну и ж-жизнь! — не выдержав, возмутился Коста. Он отбросил в сторону книгу, которую читал, и повернулся к стене, чтобы заснуть.
Но напрасно он закрыл глаза. Сон, как назло, не приходил. Ведь у голодного какой сон! Одно мучение!
Вечерело. Быстро сгущались сумерки. Коста уже начал засыпать, как вдруг за спиной услышал тихий шепот.
Кто это и о чем говорит? Он стал прислушиваться, но слов разобрать не мог. Разговор прекратился.
Все они были хорошими товарищами и ничего не скрывали друг от друга. “Что они замышляют? Какие у тех могут быть от меня секреты? — подумал Коста. — Притворюсь спящим, тогда они заговорят громко”. И он во всеуслышанье захрапел.
Прошло около часа, но в комнате было тихо. Никто не о чем не говорил. Коста уже забыл о происшедшем. Его мысли начали вертеться вокруг поэзии, в голову стал! приходить строчки новых стихов. Но тут до его слуха до” несся какой-то странный, жужжащий, металлический звук: “Ж-ж-ж… ж-ж-ж…”
Как будто это пила пилит или кто-то точит о камень нож. Коста затаил дыхание. Прислушался.
Сомнений не было: кто-то из них точит нож. Что это все значит? В доме нет ничего съестного. Зачем им понадобился нож, да еще острый? Как бы не случилось беды| Они ведь люди взбалмошные… Артисты и прочее… Богом?.! А умирающий с голоду человек на все способен.
Вдруг страшная догадка, как молния, озарила его мысль.
“Неужели они хотят…— Он уже собрался было вскочить с кровати, но вовремя сдержал себя, подумав:, “Погляжу, что будет дальше. Они замышляют кого-то убить. Кого? Конечно, Петушиху! С ума сошли! Хорошо,, что я не спал и все слышал. Я не дам им совершить преступление!”
Пока он соображал, что ему следует предпринять, все стихло. С улицы тоже не доносилось ни звука.
Батырбек жил на окраине города, а люди окраин, как известно, укладываются спать рано.
Продолжая изображать спящего, Коста потихоньку похрапывал, в то же время напряженно прислушивался.
Прошло несколько минут, и до него снова донесся какой-то неясный шум. Какой-то шорох. Звук осторожных шагов. Чуть слышно окрикнула дверь. Коста не выдержал я резко, рывком, повернулся на кровати. Видит, в комнате ни души. Возле каждой постели стоят ботинки. “Ага! Они нарочно ушли босиком, чтобы меньше производить шума!” Медлить было нельзя. Коста ветал. Торопливо надел ботинки и выбежал в темный коридор. Зажег спичку. Никого нет. Пусто. “Убьют ее! Убьют! Как бы не опоздать! Ах, зачем я сразу не лринял меры!”
Думая так и не скупясь на упреки самому себе, Коста помчался в конец коридора, туда, где жила Петушиха.
Там тоже никого не было. Дернул Петушихину дверь — заперта! Куда же они делись? Побежал обратно и, нагнувшись на какой-то предмет, чуть не растянулся на полу.
“Что это? А, лестница! Они, значит, полезли на чердак. Наверное, хотят через потолок проникнуть в комнату старухи. Неплохо задумано! Успею ли я предотвратить несчастье? Нельзя терять .ни секунды!” Коста быстро поднялся вверх и глянул в чердачную темноту. Ничего не видно, хоть глаз выколи. Но слышна какая-то возня.
— Дай мешок! Скорее! — слышался чей-то голос. Чердак наполнился шумом хлопающих крыльев. Коста от удивления широко раскрыл рот. Он понял все и
громко расхохотался.
Чердак был пристанищем диких голубей. Так вот зачем его друзьям понадобился нож! И секретничали они не зря: знали, что поэт любит птиц и не только не примет участия в этой охоте, но еще и помешает им.
Жалко, конечно, голубей, но и товарищей жалко! Голод, как говорится, не тетка!
— Черт бы тебя подрал с твоим смехом! — добродушно ворча, сказал ему Батырбек.
— Чем скалить зубы попусту, ступай лучше домой да затопи печку! — поддержал Вертепов. Так миновала эта “беда”.
* “Современник”. Москва. 1971
